Всю ночь у пушек пролежали
Мы без палаток, без огней,
Штыки вострили да шептали
Молитву родины своей.
Шумела буря до рассвета.
Я, голову подняв с лафета,
   Товарищу сказал:
«Брат, слушай песню непогоды —
Она дика, как песнь свободы».
Но, вспоминая прежни годы,
   Товарищ не слыхал.

Пробили зорю барабаны,
Восток туманный побелел,
И от врагов удар нежданный
На батарею прилетел.
И вождь сказал перед полками:
«Ребята, не Москва ль за нами?
   Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали».
И мы погибнуть обещали,
И клятву верности сдержали
   Мы в бородинский бой.

Что Чесма, Рымник и Полтава?
Я, вспомня, леденею весь:
Там души волновала слава,
Отчаяние было здесь.
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Гром грянул, завизжали пули,
   Перекрестился я.
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Душа от мщения тряслася,
И пуля смерти понеслася
   Из моего ружья.

Марш, марш! Пошли вперед, и боле
Уж я не помню ничего.
Шесть раз мы уступали поле
Врагу и брали у него.
Носились знамена́, как тени,
Я спорил о могильной сени,
   В дыму огонь блестел,
На пушки конница летала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
   Гора кровавых тел.

Живые с мертвыми сравнялись,
И ночь холодная пришла
И тех, которые остались,
Густою тьмою развела.
И батареи замолчали,
И барабаны застучали,
   Противник отступил,
Но день достался нам дороже!
В душе сказав: «Помилуй боже!» —
На труп застывший, как на ложе,
   Я голову склонил.

И крепко, крепко наши спали
Отчизны в роковую ночь.
Мои товарищи, вы пали!
Но этим не могли помочь.
Однако же в преданьях славы
Всё громче Рымника, Полтавы
   Гремит Бородино.
Скорей обманет глас пророчий,
Скорей небес погаснут очи,
Чем в памяти сынов полночи
   Изгладится оно.